|
Ч. Додд. С. 37–38. Индусы предпочитают небылицы и фантастические рассказы, греки и римляне — разговоры и басни, иудеи — притчи и пословицы. Избрав этот род народного образования, Иисус придал ему простоту, истинность, умеренность и прелесть, каких до Него не знали. Большая часть Его притчей врезалась в память народа; они осуществляют собою прекрасное во всей его полноте, человечество их знает и наслаждается ими, ребенок разбирает их по складам, взрослый в них вдумывается; невежда понимает их, глубоко мыслящий человек находит в них бесконечный свет. А. Дидон. С. 348. Его проповедь была сладостной и нужной, полной простоты и благоухания полей. Он любил цветы, и они служили Ему очаровательными примерами. Птицы небесные, море, горы, игры детей — все это затрагивалось в Его поучениях. Э. Ренан. С. 152.
Наверное, во всей словесности нет ничего равного по совершенству притче о полевых лилиях. Вот Он берет маленький цветок и говорит, как он прост, даже бессилен; потом вдруг расцвечивает его пламенными красками, и цветок становится чертогом великого, славного царя; и тут же обращает в ничто, словно бросает на землю, — «...если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра пойдет в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры». Когда я читаю эту притчу, мне кажется, что по мановению руки, силою белой магии возникает Вавилонская башня, только добрая, не злая, а на ее далекой вершине стоит человек, вознесенный превыше небес по звездной лестнице легкой логики и вдохновенного воображения. С литературной точки зрения эта притча лучше всех наших книг, хотя привел Он ее вскользь, невзначай, словно сорвал цветок. Само ее построение показывает нам, насколько Он выше простых проповедников опрощения. Только очень тонкий и очень высокий ум (в самом лучшем смысле слова) способен сравнить низшее с высшим, а высшее — с высочайшим, мыслить на трех, а не на двух уровнях. Только очень мудрый человек поймет, например, что гражданская свобода выше рабства, но духовная свобода выше гражданской. Так не мыслят упростители Писания, призывающие к «евангельской морали», которую одни зовут простой, другие — сентиментальной. Так не мыслят те, кто довольствуется призывами к миру во что бы то ни стало. Кстати, поразительный пример такого хода мысли — слова о мире и мече. Человек, лишенный этой силы, не поймет, что, хотя добрый мир лучше доброй ссоры, добрая ссора лучше худого мира. Таких сравнений в Евангелии немало, и я не перестаю дивиться им. Так, объемное тело глубже и выше двухмерных существ, обитающих на плоскости. — 196 —
|