|
"И книги, которые у вас есть, несомненно, касаются религии?" - спросил я. "Да, сахиб. Это тома, касающиеся самых первых и важнейших ритуалов общественной жизни. У нас есть несколько частей заветов Будды, посвященных великому и неделимому божественному Существу и всему, что вышло из его рук". "А нет ли среди этих книг каких-либо записей о пророке Иссе?" "Нет, - ответил монах. - У нас есть несколько главных трактатов о соблюдении религиозных обрядов. Что касается жизнеописаний наших святых, они хранятся в Лаосе. Даже некоторые из наиболее важных наших монастырей еще не обзавелись ими. До прихода в эту гонпу я несколько лет жил в великом монастыре в другой части Ладака и там видел тысячи книг и свитков, переписанных в разное время ламами обители". Расспрашивая монахов изрядное время, я узнал, что упомянутый монастырь был возле Леха. Мои настоятельные вопросы, однако, возбудили их подозрительность, и они с нескрываемым удовольствием сопроводили меня вниз, где я отошел ко сну после легкой трапезы, наказав моему индусу аккуратно расспросить молодых лам из гонпы о названии того монастыря, где их главный лама жил до своего назначения в Ламаюру. Прямо на восходе, следующим утром, я продолжил поездку; индус сообщил мне, что ему не удалось вытянуть какие-либо сведения у лам, которые, по всему видно, были настороже. Я не стану останавливаться на описании монашеской жизни этих обителей, она в основном одинакова во всех монастырях Ладака. Впоследствии я увидел знаменитый монастырь Леха, визит в который в подробностях опишу далее. От Ламаюру начинается крутой спуск, который через узкое сумрачное ущелье ведет к Инду. Не имея никакого представления об опасностях, которыми грозит этот спуск, я отослал моих кули вперед и отправился по тропе между холмами коричневой глины - довольно ровной в самом начале, но вскоре приведшей к узкой и наполненной туманом выемке, вьющейся карнизом вдоль склона горы, с которой открывался вид на ужасающую пропасть. Дорога была столь узкой, что, если бы мне повстречался ездок, мы, разумеется, никогда не смогли бы разминуться. Все описания не смогли бы передать величия и дикой красоты этой теснины, окаймленной вершинами, гребни которых устремлялись прямо к небу. В некоторых местах проход настолько сужался, что из седла я мог кнутом коснуться противоположной скалы, тогда как в других смерть, казалось, пристально смотрела мне в лицо из глубин уходящей вниз бездны. Однако спешиваться было слишком поздно. Я мог лишь сожалеть о поспешности совершенного мною шага и продолжать путь со всей возможной осторожностью. — 72 —
|