|
А теперь для начала давайте рассмотрим четыре встречи: Сиддхартха впервые — или как будто впервые — видит старика, больного, труп и святого странника. Очевидно, до той поры отцу удавалось ограждать его от мира: днем царевич овладевал боевыми искусствами, а по ночам в одном из трех дворцов его услаждали юные певицы и танцовщицы. В каком-то смысле Сиддхартха был оторван от реальной жизни, можно даже сказать, оторван от реальности. Ведь в буддийской мифологии отец иногда олицетворяет неведение, тогда как мать может олицетворять желание (первое — это, скорее, яд для ума, а второе — эмоциональный источник страдания). Таким образом, Сиддхартха был со всех сторон окружен, ограничен неведением — отцом всех существ, живущих неосознанно. Он обитал в своем маленьком мирке, не представляя, что происходит за его пределами. Едва ли он вообще осознавал, что за пределами его мирка существует большой мир — во всяком случае, не осознавал до такой степени, чтобы это хоть как-то влияло на его времяпрепровождение. Правда жизни еще не проникла в его мирок. Несколько иное освещение той же темы можно найти в притче о горящем доме, которая приводится в Саддхарма пундарике, или «Сутре белого лотоса». В огромном ветхом доме — так начинается притча, — где детвора поглощена своими детскими забавами, вдруг вспыхивает пожар. Пламя весело пылает, постепенно охватывая всё старое здание, но дети не обращают внимания ни на запах гари, ни на ползущие из-под дверей клубы дыма, ни на треск и гул пламени, ни на грохот рушащихся в очаге пожара балок. Они просто не осознают опасности и продолжают забавляться игрушками. Мы не станем пересказывать эту историю до конца — достаточно упомянуть, что в конце концов детей спасли. Начало притчи едва ли нужно объяснять. Горящий дом — это наш мир, который сжигают старость, болезни и смерть, а дети — это, конечно же, мы сами. Вселенная — обусловленное бытие — объята пламенем всеобщего страдания, а мы всё не можем оторваться от своих суетных дел, развлечений и увеселений. Большинство из нас большую часть времени занято делами, которые просто недостойны внимания человека, обладающего хоть какой-то осознанностью. И если нам изредка приоткрывается правда о нашем положении и подлинной цели нашей жизни, то под влиянием общества и старых привычек мы очень скоро возвращаемся в накатанную колею. Но даже если мы со страстью предаемся пустякам, даже если тратим время на пустые забавы и развлечения, рано или поздно что-то случается. Как бы ни были мы заняты мелкими личными хлопотами, однажды случается что-то непоправимое, и наш мирок рушится или получает такие страшные повреждения, что мы уже никогда не сможем жить в нем с прежней безмятежностью. Словно мы до сих пор вообще не появлялись на свет — сидели в яйце, как цыпленок, и вдруг наш мирок раскалывается, и сквозь трещины мы видим совсем другой, более просторный мир. Наконец-то произошла встреча с реальностью, и мы начинаем видеть всё таким, какое оно есть. Мы чувствуем себя повзрослевшими, нас больше не увлекают детские игрушки и сказки. Или это можно сравнить с пробуждением от сна. Ведь когда мы спим, всё происходящее в сновидениях кажется нам таким же реальным, таким же ярким, как и переживания во время бодрствования. Но стоит нам проснуться, как мир снов быстро тает. Через несколько минут или несколько часов он исчезает полностью, обычно не оставляя даже воспоминания. Точно так же, когда в наше сонное, уютное существование вторгается истинная реальность, мы оглядываемся на прежнюю жизнь, на прежние дела, к которым утратили былой интерес, и думаем: «Как я мог так жить? Неужели это и вправду был я? Неужели я действительно был так глуп, мог так заблуждаться?» — 33 —
|