Возвращение к истоку

Таково определение здоровья: когда вы полностью за­бываете о теле — вы здоровы. А кто может полностью за­быть о теле? Только йог.

У нас есть три слова: рог, бхог, йог. Рог — тот, кто бо­лен; бхог — тот, кто вовлечен в тело; и йог — тот, кто вышел за его пределы. Бхог изредка достигает некоторых моментов йоги, отдельных моментов, когда он забывает о теле. Девяно­сто девять процентов его жизни будут принадлежать миру рога, миру больного человека; только один процент его жиз­ни будет состоять из моментов, редких моментов, когда он будет становиться йогом. Иногда все функционирует нормально, жужжит подобно прекрасному, отлично налаженно­му мотору машины, поет; весь ваш механизм прекрасно налажен, отлично работает: это очень редко случается с бхогом, никогда с рогом, всегда с йогом. Рог это больной человек; бхог это тот, кто вовлечен в тело очень сильно и опускается до состояния рога, рано или поздно он заболеет и умрет: йог это тот, кто трансформировал свое тело, кто живет за его пределами — тогда он радостен.

Рог никогда не бывает радостным, бхог очень редко, йог постоянно. Радость это его природа. Он все время счастлив без видимой причины.

В вашем случае происходит прямо противоположное: вы все время несчастны без видимой на то причины. Если кто-то спрашивает вас: «Почему вы так несчастны?», вы по­жимаете плечами. Вы не знаете, почему. Вы принимаете это как должное, как стиль своей жизни — быть несчастными. На самом деле, если вы видите несчастного человека, вы ни­когда не спрашиваете: «Почему ты несчастен?» Вы принимае­те это как должное. Когда вы видите, что кто-то счастлив, очень счастлив, вы спрашиваете: «В чем дело? Почему ты так счастлив? Что случилось?» Несчастье стало таким редким яв­лением, таким исключительным явлением. Это слишком хо­рошо, для того чтобы быть правдой.

Иногда ко мне приходят люди: когда они начинают ме­дитировать, и если они действительно идут в это, все начина­ет меняться. Когда они пришли, они были несчастными, грустными; затем нечто взорвалось — началась радость. Они не могут в это поверить. Они прибегают ко мне и говорят: «Что случилось? Внезапно я почувствовал себя счастливым. Может быть, мне это только кажется?» Им не верится, что это может быть правдой. Ум говорит: «Должно быть, тебе это померещилось. Ты, такой несчастный человек, и можешь быть счастливым? Это невозможно». Они приходят ко мне и говорят: «Нам что, померещилось, или ты загипнотизировал нас?»

Когда они были несчастными, они никогда не думали, что кто-то, должно быть, загипнотизировал их. Когда они были несчастными, они никогда не думали, что, может быть, им это померещилось, но когда они почувствовали себя сча­стливыми — счастье стало таким редким явлением, таким невероятно редким явлением, что они спрашивают: «Правда ли это?»