|
Ну и что же я здесь делаю? Я просто даю вам терпение, способность ждать, наблюдать. Это усилие было со мной. Вначале это похоже на усилие, но придет день, и это перестанет быть усилием. Вы будете здесь без усилия. Тогда вы поймете меня — буду ли я в этом кресле или нет, буду ли я в этом теле или нет. Но прежде, чем это случится — это высшее цветение вашего молчания, — мне придется окапывать и окапывать куст, все кругом и кругом. И второе, в ответ на этот вопрос: я не серьезный человек. Я выгляжу серьезным, но внешность обманчива. Я несерьезный человек; я совершенно несерьезный человек. И только таким может быть просветленный человек. Серьезность — мирское. Это от ярмарки. Вы найдете ее в церквях — там ее даже слишком много. Ваши церкви — только часть ярмарки, часть мира товаров. Я слышал одну еврейскую шутку: "Еврей пришел в синагогу с дохлым котом и спросил раввина, не может ли тот похоронить кота в освященной земле. Раввин ужаснулся, возмутился, вскочил. "Что! Ты, добрый еврей, просишь своего раввина похоронить грязного дохлого кота в святой земле? Нет! Никогда! Ни за что! Ни в коем случае!" Тот поднялся и сказал: "Тогда я не смогу отдать вам десять тысяч фунтов, которые кот оставил вам в своем завещании". Раввин снова вскочил: "Постой, не спеши! Ты балда! Что же ты не сказал раньше, что кот был евреем?" Ваши синагоги, ваши церкви, ваши храмы — все они принадлежат ярмарке; им приходится быть серьезными. Мир слишком серьезен, ему приходится быть таким: над ним всегда висит смерть. Приходится быть серьезным. Даже когда вы смеетесь, в вашем смехе скрыты слезы. Даже когда улыбаетесь, ваша улыбка не полная, она принуждена, болезненна. Это не внутреннее цветение. Вовсе нет. На ярмарке вы научились быть слишком серьезными. Тогда и церкви ваши стали серьезны. Ваши боги не умеют улыбаться. Христиане говорят, что Иисус никогда не улыбался, не смеялся. Какая нелепость! Иисус не смеется? Кому же тогда смеяться? Если даже Иисус не смеется, тогда смех становится совершенно невозможен. На самом деле, только ему и смеяться; только он может смеяться и наслаждаться смехом. В Индии мы не признаем мир всерьез. Мы называем его божественной лилой, божественной игрой; в лучшем случае — шутка, притча, драма, прекрасно рассказанная, но тут нет ничего серьезного. Я несерьезен; и, что бы я ни говорил, я говорю в очень несерьезном духе. Конечно, я искренен, но не серьезен. Что бы я ни говорил, я на самом деле хочу передать это вам, но если это не передается, я не буду расстроен. Если передается, я не буду гордиться. Если я полностью потерплю неудачу или вполне преуспею — все едино. Вот почему я несерьезен. — 16 —
|