|
Конечно, он понял, что лучше промолчать, потому что когда человек уйдет, я вернусь домой. Я пришел через два или три часа, так чтобы он успокоился, там были бы другие люди, и не появилось бы никакой проблемы. Он был один. Я вошел, и он сказал: «Не беспокойся - я никогда не скажу тебе ничего подобного. Ты должен простить меняя. В этом смысле он был справедливым человеком, иначе кто бы стал беспокоиться о пятилетнем или четырехлетнем ребенке и просить — будучи отцом - «прости меня»? И он никогда больше ничего подобного не говорил во всей своей жизни. Он знал, что со мной он должен вести себя по иному, чем с другими детьми. *** Мой дедушка очень любил меня, просто из-за моего озорства. Даже в старости он был проказником. Он никогда не любил моего отца или моих дядей, потому что все они были против проказ старика. Все они говорили ему: «Вам семьдесят лет и вы должны хорошо себя вести. Вашим сыновьям пятьдесят лет, пятьдесят пять, вашим дочерям пятьдесят лет, их дети поженились, есть дети их детей а вы продолжаете делать такое, что нам стыдно». Я был единственным, с кем он был близок, потому что я любил старика по простой причине, что он не утратил своего детства даже в возрасте семидесяти лет. Он был таким же озорным, как и любой ребенок. И он озорничал даже со своими сыновьями и дочерьми, и зятьями, и все они были просто потрясены. Я был его единственным наперсником, потому что мы сговаривались вместе. Конечно, многое он сделать не мог — это делал я. Например, его зять спал в комнате, и мой дедушка не мог залезть на крышу, а я мог. Мы договаривались вместе, он помогал мне, он становился лестницей, чтобы я залезал на крышу и убирал черепицу. И бамбуковой палкой, на которую была привязана щетка, ночью прикасался к лицу зятя… Он кричал, и весь дом сбегался… «Что случилось?» Но к тому времени мы исчезали, и он говорил: «Здесь было привидение или кто-то только что прикасался к моему лицу. Я пытался поймать его, но не смог, было темно». Мой дедушка оставался совершенно невинным, и я видел, какой огромной свободой он обладал. Во всей семье он был самым старшим. Он должен был быть самым серьезным и самым обремененным столькими проблемами и тревогами, по ничего не действовало на пего. Все были серьезными и обеспокоенными проблемами, только он не волновался. Но было единственное, что мне никогда не нравилось — поэтому я его сейчас вспомнил и это было спать с ним. У него была привычка спать с закрытым лицом, и мне тоже приходилось спать с закрытым лицом, а это отравляло сон. — 358 —
|