|
Любимый Ошо,
Недавно я слышал, как ты много говорил о том, что доверие к мастеру и существованию имеет высшее качество, чем любовь, которая может предать. Пытаясь разжевать слово «доверие», я испытываю растерянность. В прошлом доверие было более или менее связано с отдельными происшествиями. Это случалось со мной во время некоторых лекций, потому что я ничего не делал, или потому что, ничего не делая, я чувствовал, что исчезаю. Для этого у меня не было слова; я не могу назвать это любовью или доверием. Это было скорее как сплавление. С тобой я впервые в жизни испытываю мгновения бесстрашного расслабления в себе, не пытаясь отчаянно найти, за что ухватиться. Пожалуйста, помоги мне иди в это глубже и глубже.
Любовь прекрасна, но переменчива. Она прекрасна, но на нее нельзя полагаться; сегодня она есть, завтра ее не стало. Она сочнее, чем доверие, естественнее, чем доверие, но доверие обладает высшим качеством.
В словарях доверие определено почти ошибочно: там оно подразумевает доверие к кому-то, кто заслуживает доверия. Это более объективно - поскольку человек заслуживает доверия, ты ему доверяешь. Это не твое качество; именно на качество другого человека опирается твое доверие. И поскольку заслуживающие доверия люди находятся редко, миллионы людей вообще забыли, что такое доверие. Для него нет ни малейшего шанса. Нужен достойный доверия человек, а достойных доверия людей нигде нет.
Никто никому не доверяет; поэтому доверие стало сухим словом, не пережитым опытно, - просто словом без сока, без вкуса.
Когда я употребляю слово «доверие», это совершенно другое. Я не имею в виду, что ты доверяешь кому-то, кто заслуживает доверия; это не доверие. Этот человек заслуживает доверия; это не твоя заслуга. Когда я говорю: «Доверяй», я подразумеваю, доверяй вне зависимости от человека - заслуживает он доверия или нет. Фактически, если он не заслуживает доверия, тогда и доверяй; лишь тогда ты впервые найдешь нечто, возникающее в твоем сознании. И тогда доверие станет очень светлым явлением, стоящим гораздо выше любви, потому что для него не нужно ничего от другого.
В мои университетские времена я оказался в одной комнате с клептоманом. Он не был вор, он был клептоман - он наслаждался воровством. Он крал не ценные вещи: он мог украсть что угодно - например, один туфель, совершенно бесполезный. Что с ним делать? Но-красть ему было так радостно... А я должен был жить с ним в одной комнате!
И каждый раз, хватившись чего-то, я должен был заглянуть к нему в чемоданы или в шкаф. Я находил свои вещи и многие другие, которые мне были не нужны, - и я оставлял их там, потому что там они были в безопасности. Какой смысл брать их обратно и доставлять этому парню беспокойство? Он снова их возьмет, зачем беспокоиться понапрасну... Поэтому я брал только то, в чем в данное мгновение нуждался, пользовался этой вещью и снова клал ее в его шкаф.
Даже моя одежда... Он мог одеть мой плащ и выйти, пока я „был в ванной. Я возвращался, а плаща нет; а было очень холодно. Я осматривал его вещи, находил и надевал его плащ - и тогда мы встречались в университете, и он говорил мне:
- Ты надел мой плащ.
- Да, потому что не нашел своего, - говорил я. Я не смотрел на его плащ, надетый на нем и принадлежащий мне. Я говорил: - Я не нашел свой плащ. Кто-то, наверное, его украл.
- Наверное, - говорил он, - сейчас никому нельзя доверять.
Он был невинным человеком, потому что не видел, что я вижу, что он в моем плаще, и все же я ничего не говорю. Я вешал его плащ обратно в его шкаф, но он не вешал мой плащ в мой шкаф. Он тоже оказывался в его шкафу. Но не было никаких проблем. Когда мне нужен был плащ, я находил в шкафу по крайней мере один из них.
Иногда это было сложно. Даже простыни исчезали, подушки исчезали - и ночью приходилось искать, куда девались подушки. Но я взял за правило, что если исчезают мои подушки, Я беру подушки у него - потому что кто еще мог взять мои подушки? Он их куда-то спрятал.
В конце концов однажды он мне сказал:
- Ты странный.
- Это правда, - сказал я. - Я немного странный, немного сумасшедший.
- Я всегда думал, что ты немного сумасшедший, потому что ты единственный человек, который не возражает. Я постоянно краду у тебя вещи - и я видел, что ты берешь их обратно, а потом снова кладешь в мой шкаф. И ты никогда не протестуешь.
- Я тебе доверяю. Ты мой друг. Наверное, ты заботишься о моих вещах - видя, что они лежат как попало, ты аккуратно сложил их на свою полку. Что же в этом плохого? - когда они мне нужны, они всегда на месте.
- Но все считают меня вором, - сказал он.
- Я так не считаю. Ты просто веришь в коммунизм.
- Да, это правда. Я не верю, что кому-то что-то действительно принадлежит. Кто первый возьмет, того и вещь. Но мне никогда не приходила в голову идея, что я сторонник коммунизма. Боже мой! Если мой отец узнает, что я коммунист, он выгонит меня из дому.
- Тогда истина в том, что ты клептоман. Ты не коммунист, ты просто наслаждаешься тем, что воруешь вещи. В этом нет никакого вреда. Но однажды ты можешь попасть в беду, потому что я вижу, что вещи в твоем шкафу накапливаются. Пространство заполняется, и эти вещи не мои, значит, ты воруешь и у кого-то еще.
- Что касается воровства, - сказал он, - куда бы я ни пришел, меня всегда волнует, как что-то взять, - что угодно, чернильную ручку, чайную чашку. Только брать большие вещи мне немного не по себе, потому что однажды я выносил кресло моего преподавателя, и меня поймали.
Я знал этот случай, когда его поймали с креслом преподавателя. Мне пришлось его спасти. Я сказал:
- Я помню. Не напоминай мне, потому что мне пришлось тебя спасти.
- Как?
- Я сказал учителю: «Это кресло разболталось, и он нес его в мастерскую, чтобы починить».
- Боже мой, - сказал он, - так вот почему он ничего не сказал. Когда я вернулся, он поблагодарил меня. Несколько студентов поймали меня и сказали: «Вернись и отдай кресло обратно». И я пришел и принес обратно кресло, и преподаватель сказал: «Большое спасибо. Ты очень внимателен». Я никогда не мог понять, за что он меня благодарил, потому что на самом деле я нес это кресло в нашу комнату.
- Разве ты не видишь, что эта комната очень маленькая? - сказал я. - Ты уже принес столько вещей, столько полезных вещей.
Туфли, сандалии, чашки, чайники, все, что только оказывалось у него в руках... а когда никто не смотрел, он бросался вон.
Я привел его к университетскому психоаналитику. Он спросил:
- Зачем ты меня туда ведешь?
- Разве ты не знаешь? - сказал я. - У него много хороших вещей.
- Тогда ладно. Я готов. Сколько это займет? Должен ли я ходить каждый день?
- Два раза в неделю.
- Это нехорошо. Нельзя ходить чаще? У него есть хорошие вещи?
- Не волнуйся. У него есть хорошие вещи. А пока он занят психоанализом - я уже объяснил ему, что ты клептоман и ничего не можешь с этим поделать, - все в твоем распоряжении.
И он начал приносить вещи от психоаналитика. Однажды он принес кушетку психоаналитика! И я сказал:
- Это уже слишком! Где ты собираешься ее хранить?
- Мы что-нибудь придумаем, - сказал он, - ведь это такая хорошая кушетка, такая удобная. Я могу лечь, а ты будешь меня анализировать. Или ты можешь лечь, а я буду анализировать тебя.
- Но, - спросил я, - где же психоаналитик?
- Ему пришлось внезапно уйти домой. Ему позвонили, что заболела его жена, и я подумал, что это мой шанс. Небольшие вещи я уже перевез, оставалась только эта кушетка. Теперь его комната пуста. Я пойду еще раз и все осмотрю, пока он не вернулся.
Психоаналитик пришел ко мне в комнату. Он сказал:
- Где этот мальчик? Я все терпел, но это уже слишком! Он унес мою кушетку, а без нее я не могу даже работать.
- Не беспокойтесь, кушетка здесь, - сказал я.
- Я не хочу анализировать этого мальчика, - сказал он. - Это выше моих сил. Я его анализирую, а он засовывает руку мне в карман - прямо передо мной! И я знаю, что это очень невинно, - если оставить на виду просто оторванную пуговицу, он и ее утащит. Она для него бесполезна. Не поможешь ли ты мне найти мои вещи, которые он сюда принес?
- Не волнуйтесь, - сказал я. - Как я и обещал, я собирал ваши вещи.
Я отдал ему все его вещи и даже кушетку. Когда вернулся мальчик, он сказал:
- Что случилось? Комната кажется очень пустой.
- Раз ты вернулся, ей недолго оставаться пустой, - сказал я. - Продолжай. Пришел психоаналитик, и я отдал ему все его вещи.
- Это очень плохо, - сказал он. - Мне это совсем не нравится. Кушетка стоила мне больших трудов, я нес ее на плечах.
Весь университет это видел, и все знали, что он ворует эту кушетку. От кресла к кушетке - он действительно прогрессировал. Нам пришлось прекратить его психоаналитические занятия.
Я сказал:
- Просто делай, что тебе хочется, в пределах этой комнаты. Все мои вещи доступны, потому что они остаются в этой комнате - просто переходя из одного шкафа в другой.
Все мои полки были пусты. Однажды мой отец пришел меня навестить и увидел, что у меня нет никакой одежды; мои полки были пусты. Он спросил:
- Что случилось? Где твоя одежда?
- Не волнуйся, - ответил я. Я показал ему другую линию полок. Они были переполнены.
- В чем же дело? - спросил он. - Не могу поверить, что ты позволяешь этому идиоту воровать у тебя вещи.
- Но он не причиняет никакого вреда. Он просто наслаждается, и это так невинно... но я ему доверяю.
- Что ты подразумеваешь под доверием? Разве это доверие?
- Да, это доверие, потому что каждый раз, когда я спрашиваю: «Шрикант, не дашь ли ты мне на пять минут мою чернильную ручку?», он тут же дает мне не одну, а шесть чернильных ручек. Он говорит: «Выбирай любую. Если хочешь, можешь взять все шесть».
Он очень любящий человек. Иногда, когда мне нужны деньги, я говорю: «Шрикант, в киоске появилась новая книга, и мне нужно тридцать рупий, чтобы ее купить».
И он говорит: «Не волнуйся», - и дает мне тридцать рупий.
Я спрашиваю: «Где ты их взял?»
«Не беспокойся, - говорит он, - это не твоя забота. Если этот человек меня поймает, это моя ответственность; ты не имеешь к этому никакого отношения. Я просто одолжил их тебе. Купи книгу, а когда у тебя появятся деньги, отдашь. Я всегда собираю вещи, которые ворую... - а он был великим собирателем вещей, - ...и когда кто-то меня ловит, я просто возвращаю ему эту вещь и говорю: «Я достаточно наслаждался, можешь взять ее обратно».»
Жить с ним было поначалу немного трудно. Мое молоко оказывалось выпитым, завтрак - съеденным.
- Что случилось с моим завтраком, Шрикант? - говорил я.
- На завтраке не было ничьего имени, - отвечал он. - Он появился, а я был голоден.
- Но, - говорил я, - ты же уже завтракал.
- Это правда. Я уже завтракал, но все же был голоден. Если хочешь, я принесу тебе другой, или два, или три - сколько хочешь - потому что разносчики носят завтраки в другие комнаты гостиницы. - И он приносил еще один завтрак, сказав разносчику: «Ты совсем забыл про нашу комнату».
Он был очень добрым и любящим, но в этом смысле... Была эта клептомания, но это никогда не заставляло меня ему не доверять. Он никогда не лгал. Если он что-то украл, то так и говорил, что украл; если он не крал, то так и говорил. Это был в этом смысле очень честный человек. Эта клептомания была болезнью, умственной болезнью.
Доверяя какому-то человеку вне зависимости от него, ты почувствуешь совершенно другого рода энергию, нежели чем описывается в ваших словарях и обычно подразумевается под этим словом в мире; это объективно, это достоинство другого человека.
Когда я употребляю слово «доверие», это субъективно. Что бы с тобой ни сделали, это неважно: ты не теряешь доверия к присущей индивидуальности ценности, к ее целостности. Действия этого человека несущественны. У его действий может быть тысяча и одна причина, но ты не принимаешь во внимание его действий. Ты думаешь об индивидуальности, не о ее действиях.
И тогда это доверие, которое является полностью выросшей любовью, где больше нет возможности ненависти, где есть только сострадание.
Но за пределами любви и доверия тоже есть состояние, которое не объективно и не субъективно, которое просто есть. Иногда, сидя здесь, ты можешь упасть в это состояние - и это нечто такое, что никак нельзя назвать.
В существовании есть многие вещи, которые никак нельзя назвать, и это настоящие вещи. То, что можно назвать, - низшего качества, низшего уровня, чем это безымянное молчаливое пространство. Оно содержит любовь, оно содержит доверие - и что-то еще. И это «что-то еще» так безгранично... но это может только прийти, ты не можешь это притянуть.
Итак, если иногда это происходит, наслаждайся этим. Все, что ты можешь сделать, чтобы это пришло снова, это наслаждаться им, смаковать его. Твое наслаждение, смакование становится приглашением, чтобы это пришло снова. Мало-помалу растет дружба с этим молчанием. Становится возможным, чтобы ты просто закрыл глаза, и, без всякого действия с твоей стороны, на тебя низошло молчание. Даже не желая его... Это будет происходить больше и больше, если ты всегда будешь помнить, что должен не желать его, но только приглашать, - между желанием и приглашением огромная разница.
Желание агрессивно. А это такое тонкое явление, что быть с ним агрессивным нельзя, иначе ты его разрушишь.
Приглашение - совершенно другое. Приглашая, ты говоришь: я доступен, мои двери открыты, и когда тебе вздумается, ты найдешь меня пробужденным, бдительным и готовым. Не то чтобы ты должен был говорить эти слова... достаточно приглашающего чувства, и это пространство будет продолжать расти, становиться больше и больше. Поначалу оно будет приходить, когда ты сидишь здесь со мной; затем мало-помалу оно начнет приходить и в других местах. Вскоре оно не будет связано совершенно ни с каким местом.
Просто сиди в молчании и вспомни приглашающее настроение, и оно низойдет на тебя, как облако света, и ты будешь осыпан цветами. Лишь на Востоке есть деревья с такими цветами. Одно дерево, которое часто сажают у храмов, называется мадхукамини. Мадхукамипи значит «сладкая ночь». Оно цветет только ночью, и цветет белыми цветами - очень маленькие цветы, но их тысячи. Все дерево полно цветов. Цветов так много, что не видно даже листьев, и запах... запах этих цветов распространяется всюду. Им наполняется вся округа.
А утром, прежде чем взойдет солнце, эти цветы осыпаются. Это зрелище стоит увидеть: как дождь, эти цветы падают и падают, покрывая землю толстым ковром, - потому что это дерево сбрасывает все цветы за одну ночь. Затем, через пятнадцать дней, оно цветет снова.
Переживая опыты безымянных состояний, ты почувствуешь себя осыпаемым цветами. И в этом состоянии есть определенный аромат, определенный свет, определенная радость. Но никогда не желай его; это станет преградой. Желая его, ты упустишь его. Если ты его пригласишь, оно придет снова и снова; однажды оно станет частью тебя. Ему предстоит стать частью тебя.
— 101 —
|