|
Иисус и Будда были двумя величайшими учителями, но выбор смерти как символа был очень опасен, он был бедствием. Я выбираю жизнь. Я хотел бы, чтобы вся эта Земля была полна жизни, большей и большей жизни, пульсирующей жизни. Но то, что говорит Будда о своих желтых одеждах, я сказал бы и о своих оранжевых. Он говорит: Если помыслы человека грязны, если он безрассуден и полон обмана, как он может носить желтые одежды? Кто бы ни был хозяином своего существа, светлым, ясным и истинным, он может носить оранжевые одежды. То, что он говорит о желтых одеждах, я могу сказать и об оранжевых: Кто бы ни был... светлым, ясным и истинным, он может носить оранжевые одежды. Эс дхаммо санантано. На сегодня достаточно. Глава 2. Пустое кресло.Первый вопрос: Возлюбленный Мастер, Пустое кресло, Молчаливый зал, Явление Будды — Как красноречиво! Как редко! Да, Субхути, это единственный способ представить вам Будду. Молчание — единственный язык, в котором он может быть выражен. Слова слишком слабы, слишком неадекватны, слишком ограниченны. Лишь пустое пространство... предельно молчаливое... может представить бытие Будды. В Японии есть один храм, абсолютно пустой, в нем даже нет ни одной статуи Будды, и он известен как храм, посвященный Будде. Когда приходят посетители и спрашивают: «Где же Будда? Ему посвящен этот храм...», священник смеется и говорит: «Это пустое пространство, это молчание — вот Будда! Камни не могут представлять его, статуи не могут представлять его. Будда не камень, не статуя. Будда это не форма — Будда это бесформенный аромат. Поэтому то, что эти десять молчаливых дней предшествовали беседам о Будде, не просто случайность. Это молчание было единственно возможным предисловием. Субхути, вы правы: «Пустое кресло...» Да, лишь пустое кресло может представлять его. Его кресло действительно пусто, и этот человек, говорящий с вами, — пуст. Это пустое пространство, изливающее себя на вас. Никого нет внутри, лишь только молчание. Поскольку вы не можете понимать молчание, оно должно быть переведено в язык. Именно из-за ваших ограничений я вынужден говорить; в противном случае это было бы не нужно. Истина не может быть высказана, никогда не была высказана, никогда не будет высказана. Все писания говорят об истине, они продолжают говорить об истине, продолжают ходить вокруг да около, но ни одно писание не способно выразить ее — потому что выразить ее невозможно по самой природе вещей. Ее нельзя высказать — ее можно только показать. Она не может быть логически доказана, но ее может доказать любовь. Там, где логика бессильна, достигает успеха любовь. Там, где бессилен язык, достигает успеха молчание. — 18 —
|