|
Чтобы облегчить свои коммуникативные трудности, подростки и юноши используют целый ряд специфических хитростей, стратегических приемов. Понятие стратегического взаимодействия введено в науку известным американским социологом Эрвингом Гоффманом (1969) для обозначения ситуаций, в которых партнеры по общению улавливают, скрывают или открывают друг другу какую-то информацию о себе не прямо, а косвенно, с помощью специальных приемов и ухищрений. Совместив эти идеи с теорией Пиаже, Дэвид Элкинд (1980) отметил в общении подростков ряд особенностей. Во-первых, будучи постоянно озабочены собой и предполагая, что другие разделяют эту их озабоченность, подростки и юноши обычно действуют в расчете на некую «воображаемую аудиторию» (одно из следствий этого — застенчивость). Во-вторых, преувеличивая свою уникальность и особенность, подростки часто создают себе «личный мир», вымышленную биографию, поддержание которой требует постоянных усилий. Поэтому подростковое общение часто является напряженным, неестественным, имеет двойной план. Это проявляется даже в житейских ситуациях. Например, телефонный разговор для старшеклассника — не просто обмен информацией, но и способ самоутверждения; поэтому очень важно, сколько бывает звонков, кто кому звонит и т. п. Чтобы преодолеть неуверенность в себе, подростки специально отрабатывают технику того, как «срезать», «отбрить» собеседника, проверяя ее на людях, к которым не питают никакого зла и которые ничем не провоцируют подобное поведение. Весьма сложны и многоплановы юношеские ритуалы ухаживаний и т. п. Совершение запрещенных действий, начиная с прогуливания уроков и кончая выпивкой и приемом наркотиков, также имеет свой второй план, рассчитанный на воображаемую аудиторию. Вынужденный поддерживать свой «личный миф», подросток нередко сам запутывается. Однажды в Артеке я видел девятиклассника, который рассказывал товарищам о своих заслугах перед пионерской организацией, заграничных командировках и т. п. Ребята вскоре раскусили вранье, но, к счастью, отнеслись к нему снисходительно. Немотивированная ложь, как и немотивированная жестокость, непонятна только пока мы оперируем непосредственными, явными мотивами, не выходящими за пределы данной единичной ситуации. В более широком личностном контексте, если подумать, для какой воображаемой аудитории разыгрывалась данная сцена и с каким воображаемым прошлым соотносится данный поступок, они вполне объяснимы. Как же проявляется диалектика общения и обособления в реальных взаимоотношениях старшеклассника со сверстниками в школе и вне ее? — 123 —
|