|
...Мать сына-студента пришла с тривиальными, на первый взгляд, проблемами: «хвосты», парень не является на зачеты, ситуация на грани отчисления из вуза. А теперь бросил учиться вовсе; ничем не занят, ничем не интересуется, поведение и реакция непредсказуемые... Сын — от смешанного брака. Отец — грузин, живет сегодня на родине, сделал там карьеру. Но это теперь, а раньше вся семья жила в Москве, здесь родители закончили аспирантуру, защитились... Отец — доктор наук, мать — кандидат. Когда Грузия стала отдельной страной, отец решил: ему следует жить именно там — естественно, с семьей. Несколько лет семья с сыном-подростком провела в воюющей, чужой для матери стране. Попадали под обстрелы, мерзли зимой, стояли в очередях, с трудом кормились. Впрочем, все это легло на плечи жены — муж много и очень успешно работал. Ноша для нее оказалась непосильной, тем более что был выбор: родители в Москве, а там — совсем другая жизнь. Началось существование на две страны: расставаться с мужем она вовсе не хотела, а у него и работа, и карьера, и будущее — всё в Грузии... Сына буквально разрывали надвое: он сменил множество школ, грузинских и русских. Теперь — живет и учится в Москве, не знает, что будет завтра... Юноша стройный, очень худой, по-южному красивый, бледный до желтизны, лицо застывшее как маска... Отвечает неохотно, прячет глаза... Пытается утрировать грузинский акцент, ерничает; но все это — с совершенно неподвижным лицом... Все это — совсем не смешно и настолько неадекватно, что производит жутковатое впечатление. «Где вам,— спрашиваю,— хотелось жить, здесь или в Грузии?» — «Не знаю. Когда я здесь, я рвусь к отцу; но и в Грузии долго оставаться не могу». — «Вы говорите по-грузински?» — «Как по-русски». — «А вы вообще-то кем себя считаете?» —«Как раз этого я понять не могу... Я не знаю, кто я, не знаю, какой язык у меня родной, не понимаю, где я живу... И вообще — живу ли? Я даже не знаю, чего я хочу. А раз так, сами подумайте, зачем мне учиться, какой в этом смысл?» На этот вполне резонный вопрос ответить, пожалуй, нечего. Я пытаюсь сказать ему, что жизнь пусть даже и в невыносимых, нечеловеческих условиях имеет смысл. Мой пациент остается по-прежнему безучастным, но уже не прячет глаза; быть может, он меня услышал... Печально, но факт: собственные родители лишили ясности и смысла жизнь своего ребенка. Но, скажут многие, виноваты ли они в том, что их жизнь совпала с переломным периодом жизни страны? Нет, их вина иного рода; впрочем, и не вина, наверное... Они ведь и сами страдают, мать, во всяком случае; она ведь понимает, что произошло: «Если бы вы видели, какой он был раньше веселый... Что же мы наделали?!» — 95 —
|