На стороне ребенка

Послушайте, господа психологи, много ли говорит о реальном человеческом существе то внешнее, что доступно наблюдению? Изучить гормоны испытуемого, сколько бы ему ни было лет, — это значит принять часть за целое. Если некоторые из этих гормонов оказываются в дефиците, это еще не свидетельствует о том, что помочь ему обрести настоящее равновесие возможно только путем компенсации этой нехватки. Потому что именно психические связи одних людей с другими придают им смысл жизни. Предположим, что кому-либо, чьи связи с другими обрублены, прописана «правильная доза» гор­монов. Назначая ему эту фармакотерапию, врач думает только о его физическом состоянии. Но ведь его болезнь — это сигнал. Этот сигнал уничтожают. Как теперь человек даст нам знать, что находится в состоянии безнадежного кризиса межличностных связей? Каждый пациент, каждая личность желает быть, существовать и хочет проявить эту интенциональность". Но если вся интенциональность создана, чтобы доставить «его величеству» побольше удовольствия, —

• Ятрогенные — возникающие как реакция на неправильно истолкованные больным слоя! или поведение врача, прочитанную медицинскую литературу и т. п.

" Намерение, цель. (Интенциональность — смысловая направленность чувствен­но-воспринимающего и духовного познания, целесообразность. См.. Э. Гуссерль, Об интенсиональных переживаниях и их «содержанчях» II Проблемы онтологии в совр. бурж. философии. Рига, 1988.)

120

это отрицание человеческой личности. Неужели впереди у нас — перспектива производить всяких альфа, бета и так далее? Разве мы строим «дивный новый мир»'? Мы рискуем взять курс на чудовищный тоталитаризм, при котором Великий Компьютер будет навязывать каждому общие для всех нормы.

Успокаивая нас, экспериментаторы ссылаются на полную научность своих тестов. До сих пор, утверждают они, мы двигались наощупь, ориентировали молодежь, исходя из настроения воспитателей — про­извольно и случайно, а отныне сможем куда более строго, куда более объективно составить картину способностей и возможностей каждого ребенка. Пробил час наук о нервной системе. И рост их могущества меня беспокоит. С точки зрения этих научных дисциплин, все центрируется на развитии интеллекта, — но ведь смысл интеллекту каждого человека придает сфера чувств. Интеллект не существует сам по себе. Физическое здоровье не существует само по себе. Все это вместе составляет человеческую личность и диктует в каждом случае свои отклонения.

Я опасаюсь, что период, в который мы вступили после Пиаже, сулит опасный уклон в сторону чудовищного интеллектуализма. Науки о нервной системе чересчур ориентированы на объективность, что противоречит нашим усилиям, направленным на субъективизацию каж­дой личности: лучше было бы приложить усилия, чтобы поинтере­соваться каждым ребенком, каковы бы ни были его любимые занятия, вместо того, чтобы слишком рано направлять его интересы в сторону школьных предметов одинаковых для всех. Тесты — дело нечистое. Они направлены на то, чтобы подтвердить то, в чем хотел бы убедиться учитель. Экспериментатор угождает сам себе. Пример — тест, который проводился в Соединенных Штатах. Тест? Вернее было бы назвать его «надувательством», которому подверглась сотня так называемых «детей с замедленным развитием»: пятьдесят из них были выбраны произвольно и составили группу тех, кто за два года должен был преодолеть отставание. Остальным пятидесяти не повезло: